Приветствую Вас Гость | RSS
Свобода внутри нас
Главная | Каталог статей | Регистрация | Вход
Главная » Статьи » Творчество

Анализ художественного произведения (часть 2)
Если – ударно-логическая рифмовка, но смысловым значением не оправдана это лишь выпяченный, обнаженный конструктивный элемент, т.е. изобразительное средство не скрыто, а наоборот, подчеркнуто, создавая ненужную, ложную направленность ассоциаций.

Взоры откроют – взоры ворвавшейся стихии (толпы).

Ведь это канун 17-го года (ср. Блок «Свет электрический потух…»), может быть, и самый период революций, когда обыватель в своих квартирах-норках еще отгораживался от нее, не желая ее замечать, продолжая жить по-старому, и улицы своей стихией внезапно врывались к ним, разрушая иллюзию спокойствия (как будто ничего не происходит) и заставляя этот старый пошлый мир предстать перед осознанием своей обреченности и гибели (мы погибоша аки обры).

Но это, конечно, лирического героя не касается – он не участник этого мира, а потому и его гибель не может заинтересовать.

Наоборот, он чувствует себя уверенно, спокойно, он не испытывает страха, пренебрегает этой стихией.

Ты скажешь, развалясь на кресле:
Я тот, кого не беспокоят.

«… Вы – ошибаетесь, я не из этого числа, мне нет дела ни до них, ни до вас, я – сам по себе, отшельник всех житейских сует»

Теза выявлена: уйди отшельником суровости и простоты от пошлого мира праздности и лжи.

Мир этот обречен на гибель от стихии.
Но ты можешь быть спокоен – стихия эта отшельнику не
враждебна, его она не касается. Так же, как не касается и тот пошлый мир.

Но целостность ассоциативного развития нарушается обрывами системы образов. По крайней мере дважды воображение вынуждено делать скачок в необъятном пространстве всего образного мира, конкретно-чувственное сознание вынуждено пускать по потерянному следу гончую абстрактно-логического мышления. Целостность конкретно-чувственного мира нарушена, конструктивные элементы «выпирают», всё это и создает неясное, недостаточное, неполноценное художественное впечатление.

Сложность образов, тонкость ассоциаций требуют, конечно, и определенного кругозора, развития вкуса, уменья проникать в систему образов, но деятельность конкретно-чувственного сознания не допускает ребусов, которые, даже будучи полностью расишфрованными, всё равно не создают конкретно-чувственного образа.

Необходимо отметить, что теза нечетко оформленного образа оказывается нечетко сформулированной. В поисках ее формулировки приходится совершать экскурс за пределы данного конкретного явления художественной литературы (в область истории и т.п.), т.е. совершать тот процесс сознания, который не доделан был художником; совершать этот процесс в непосредственном восприятии – значит подменять собой художника, быть в каждом таком случае соавтором, что, конечно, не является правомочным.

Тут мы имеем пример наглядного доказательства единства формы и содержания (неоформленная сущность), их неразрывности, невозможности содержания функционировать без формы.

Какими бы прекрасными мыслями не было наполнено стихотворение, как бы ни сильно отзывалось оно современными вопросами, но если в нем нет поэзии, в нем не может быть ни прекрасных мыслей и никаких вопросов, и всё, что можно заметить в нем, это разве прекрасное намерение, дурно выполненное.
Белинский

И скучно, и грустно, и некому руку подать
В минуту душевной невзгоды.
Желанья? Что толку напрасно и вечно желать?
А годы проходят – всё лучшие годы!

Любить. Но кого же? На время не стоит труда,
А вечно любить невозможно.
В себя ли заглянешь? Там прошлого нет и следа,
И чувства, и мысли, и всё так ничтожно.

Что страсти? Ведь рано иль поздно их сладкий недуг
Исчезнет при слове рассудка,
И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг,
Такая пустая и глупая шутка!
Знаменитая элегия М.Ю.Лермонтова начинается абстрактно- эмоциональными образами-называниями.
И скучно, и грустно, и некому руку подать / В минуту душевной невзгоды… (1)
Даже метафора «невзгоды» здесь не воспринимается как метафора. И сразу же первым образом дается настолько четкая наметка тезы, что нет нужды переводить ее на «логический» язык.
Желанья? Что толку напрасно и вечно желать? (2)
А годы проходят – всё лучшие годы! (3)
Развитие тезы происходит той же системой абстрактно- эмоциональных образов-называний, сформулированных в четкие сентенции – никакой двуплановости, никакой образной ассоциации полутонов и никакой предметности эти образы не вызывают, но они сразу создают определенную эмоциональную ассоциацию настроений, чувств, переживаний лирического героя в направлении определенной тезы, имеющей большую социально-этическую значимость.

Это теза той же скептической философии, разочарования в жизненной тщете, признание бесполезности, невозможности всех человеческих чувств, страстей.

Желания обречены никогда не осуществляться и могут лишь томить своей неудовлетворенностью – отсюда скука и грусть.

Это сопоставление с вечностью времени краткости человеческого бытия есть выражение высочайшего трагизма:

А годы проходят – всё лучшие годы!
Нет надежды на удовлетворение желаний, ибо если и есть какая-либо возможность их исполнения, то всё равно они свое время отживают, а те желания хороши, которые исполняются своевременно.
Любить? Но кого же? На время не стоит труда, / А вечно любить невозможно… (4-5)
(система образов та же)

Настоящего и верного друга нет, человек обречен на одиночество; страсти, чувства – временны, преходящи, ненадежны; они возникают, вызывают волнение, но вслед за тем наступает разочарование, еще большая душевная опустошенность.

В себя ли заглянешь? Там прошлого нет и следа.
И чувства, и мысли, и всё так ничтожно…
Это, конечно, уже не скепсис – уйди в себя, в самосозерцание; это пессимизм (скука и грусть). И в себе, оказывается, нет ничего. Желанья, мечты пережиты. Прошлого нет и следа.

Воспоминаниями жить невозможно, неисполненные, неудовлетворенные желания со временем пропадают, перегорают, оставляя после себя лишь бесплодную, выжженную пустыню (в душе). Временная любовь, чувства – всё это быстро преходяще и насытить душу не в состоянии, равно как прошлогодние роскошные пиры не удовлетворяют алчбу голодного года.

Чувства, мысли – всё в душе твоей ничтожно. «Внутренним огнем», оказывается, жить нельзя, если во внешнем мире нет материала (цели) для души.

Все эти образы служат раскрытию тезы: и скучно, и грустно.

Почему «скучно», в чем выражена скука – в мертвенности чувств, страстей (безжизненности), а грусть вызывается осознанием этой мертвенности (безнадежности).

Что страсти? Ведь рано иль поздно их сладкий недуг
Исчезнет при слове рассудка…
Чувства, любовь, страсть – т.е. прежде всего эмоциональная сущность души (у Пушкина душа равноценно состоит из сердца и ума – чувства и рацио), у Лермонтова, в основном, одни чувства.

Даже страсти – безумные, слепые, бешеные – всего-навсего болезнь, жалкий и слабый недуг (даже страстями человек не велик и не ярок); и эти страсти бегут при слове рассудка – какова же их ничтожность?

И характерно, что представитель рацио не ум (разум, мудрость), а именно рассудок – снижающее, т.е. рацио житейский (от практицизма), мелочно-расчетливый, корыстный.

«Бешеные страсти» ничто перед расчетом мелочно-бытового будничного практицизма. Дальше уж некуда. Эмоциональное богатство человека развенчано полностью.

И как заключение всей тезы:

И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг,
Такая пустая и глупая шутка.
Таким образом вся теза, всё ее развитие находит свое окончательное разрешение (заключение).

Не мудрой, высшей воли величайшее творение, а лишь глупая шутка, насмешка, нелепая проказа.

Опять, прежде всего, можно говорить о системе образов, о единстве этой системы.

Все образы строго выдежаны в абстрактно-эмоциональном духе, и поэтому, несмотря на «поэтическую бедность», элегия является идеальным, совершенным творением, в котором с предельной простотой, выразительностью раскрыта эстетическая теза.


Мы вводили понятие лирического героя. Героя как такового (персонажа, действующего лица) в этих трех образцах нет, но, однако, отмечаем наличие какого-то «я».

У Пушкина: Зачем ты мне дана, томит меня.
У Хлебникова: Закройся, добре; умри, родной мой.
У Лермонтова: И жизнь, как посмотришь… (ты)

Пушкин не имеет в виду себя. Это не прямое авторское «я», равно как и Хлебников, и Лермонтов не обращаются к определенному лицу, в обоих случаях подразумевается человек вообще как субъект мировосприятия, потому что круг явлений относится к эмоциям, чувствам, переживаниям человеческого сознания, человеческого «я», т.е. человеческого характера. Это не просто мертвый мир природы или абстракций, а это именно отношение субъекта к объекту.

Объект – изображаемый системой образов предметно-чувственный или абстрактно-чувственный мир (круг явлений), а субъект – лирический герой, носитель, выразитель отношения к этому миру.


А.П. ЧЕХОВ

ДАЧНИКИ

По дачной платформе взад и вперед прогуливалась парочка недавно поженившихся супругов. Он держал ее за талию, а она жалась к нему, и оба были счастливы. (1)

Из-за облачных обрывков глядела на них луна и хмурилась: вероятно, ей было завидно и досадно на свое скучное, никому не нужное девство. (2)

Неподвижный воздух был густо насыщен запахом сирени и черемухи. Где-то, по ту сторону рельсов, кричал коростель…(3)

Как хорошо, Саша, как хорошо! – говорила жена. – Право, можно подумать, что всё это снится. Ты посмотри, как уютно и ласково глядит этот лесок! Как милы эти солидные, молчаливые телеграфные столбы! Они, Саша, оживляют ландшафт и говорят, что там, где-то, есть люди… цивилизация… А разве тебе не нравится, когда до твоего слуха ветер слабо доносит шум идущего поезда? (4)

Да… Какие, однако, у тебя руки горячие! Это оттого, что ты волнуешься, Варя… Что у нас сегодня к ужину готовили?

Окрошку и цыпленка… Цыпленка нам на двоих довольно. Тебе из города привезли сардины и балык. (5)

Луна, точно табаку понюхала, спряталась за облако. Людское счастье напомнило ей об ее одиночестве, одинокой постели за лесами и долами. (6)

Поезд идет! – сказала Варя. – Как хорошо!
Вдали показались три огненные глаза. На платформу вышел начальник полустанка. На рельсах там и сям замелькали сигнальные огни. (7)

Проводим поезд и пойдем домой, сказал Саша и зевнул. – Хорошо нам с тобой живется, Варя, так хорошо, что даже невероятно. (8)

Темное страшилище бесшумно подползло к платформе и остановилось. В полуосвещенных вагонных окнах замелькали сонные лица, шляпки, плечи… (9)

Ах, ах! – послышалось из одного вагона. – Варя с мужем вышла нас встретить! Вот они! Варенька!… Варечка! Ах! (10)

Из вагона выскочили две девочки и повисли на шее у Вари. За ними показалась полная, пожилая дама и высокий, тощий господин с седыми бачками, потом два гимназиста, навьюченные багажом, за гимназистами гувернантка, за гувернанткой бабушка. (11)

А вот и мы, а вот и мы, дружок! – начал господин с бачками, пожимая Сашину руку. – Чай, заждался! Небось, бранил дядю за то, что не едет! Коля, Костя, Нина, Фифа… дети! Целуйте кузена Сашу! Все к тебе, всем выводком, и денька на три, на четыре.
Надеюсь, не стесним? Ты, пожалуйста, без церемонии. (12)

Увидев дядю с семейством, супруги пришли в ужас. Пока дядя говорил и целовался, в воображении Саши промелькнула картина: он и жена отдают гостям свои три комнаты, подушки, одеяла; балык, сардины и окрошка съедаются в одну секунду, кузены рвут цветы, проливают чернила, галдят, тетушка целые дни толкует о своей болезни (солитер и боль под ложечкой) и о том, что она урожденная баронесса фон-Финтих… (13)

И Саша уже с ненавистью смотрел на свою молодую жену и шептал ей: Это они к тебе приехали… черт бы их побрал!
Нет, к тебе! – отвечала она, бледная, тоже с ненавистью и со злобой. Это не мои, а твои родственники! (14)

И обернувшись к гостям, она сказала с приветливой улыбкой: Милости просим! (15)

Из-за облака опять выплыла луна. Казалось, она улыбалась; казалось, ей было приятно, что у нее нет родственников. (16)

А Саша отвернулся, чтобы скрыть от гостей свое сердитое, отчаянное лицо, и сказал, придавая голосу радостное, благодушное выражение:

Милости просим! Милости просим, дорогие гости!


Это – прозаический образец. Рассказ Чехова, который мы для удобства анализа разбили на абзацы.

Образы-называние (описание). Обозначается место действия, действующие лица.

Сразу следует отметить экономичность в изобразительных средствах: не даются портреты, характеристика и т.п., персонажи даже не паспортизируются (не именуются), а определяется с первых строк основное, существенное, нужное, что сразу же дает наметку тезы:

недавно поженившаяся парочка…
оба были счастливы.
Лирический пейзаж, но опять-таки не отвлеченный, отдельный, а одновременно выражающий отношение лирического героя к намеченной тезе (прямое развитие тезы).

Луна (неизменный атрибут лирического пейзажа) глядела из-за обрывков, хмурилась, завидовала счастливой парочке, досадовала (приемы олицетворения, т.е. особый вид метафорических ассоциаций) на скучное, ненужное одиночество (здесь – девство), т.е. полный контраст «счастливой парочке».

Предметно-лирический пейзаж; с постоянными атрибутами сирени, черемухи (что вызывает ироническую настороженность, намек на направление развития тезы).

4. Это – диалог, стремительно развивающий тезу, характеризующий социальный облик и характер персонажей (образов в широком смысле).

Теза счастья молодоженов - счастья жить на свете, счастья возможности наслаждаться благами природы, но не дикой, суровой, таящей опасности, а под охраной и защитой цивилизации, людского общества: какое счастье быть людьми, жить среди людей.

Телеграфные столбы милы (солидные, молчаливые)… есть люди, цивилизация, нравится шум поезда… т.е. счастье возможно лишь в мире, созданном людьми.

Персонажи рассказа – не сильные люди (люди стихии), нет, это мирные, тихие, скромные горожане, которые могут любоваться только укрощенной природой…

5. Варя, женщина, настроена более созерцательно, лирически. А ее муж сразу «брякается» на «землю» прозаических мелких нужд, пошло-мещанского быта.

Что там красоты природы и цивилизации – «у тебя руки горячие… ты волнуешься» – это волнение ни к чему, пустое, вредное, праздное, а вот что сегодня к ужину – это вопрос жизненный.

Цыпленка на двоих довольно.
Тебе из города… сардины и балык.
Социальная характеристика героев исчерпывающая.

Это – малый мир подавленного, боящегося природы и воли горожанина. Это не рабочий – ремесленник – труженик, здраво и просто относящийся к природе, которую он своим трудом покоряет, это мелкий чиновник. Он в состоянии еще нанять себе дачу, но должен быть очень расчетлив и экономен: каждую копейку они вынуждены беречь, чтобы обеспечить себе хоть сколько-нибудь «приличную» жизнь (маленькое comme il faut):

Цыпленка на двоих довольно.
А ему, как главе семьи, "добытчику”, можно и "полакомиться” сардинами и балыком.

Герои ограничены своей житейской повседневной возней, и счастье их, построенное на очень узкой, ограниченной экономической основе – точно рассчитанной, как железная конструкция, - счастье блаженных "жвачных” животных (противоположность пушкинскому лирическому герою).

Отсюда понятна и возникающая ирония лирического героя, которая узаконивает стандартизованный лирический пейзаж как высокохудожественный.

6. Но и такое счастье, однако, счастье. И луна завидует даже такому счастью.

Опять композиционный контраст для выявления тезы. Теза получает строгую направленность.

7. – Поезд идет! Опять образ, связанный с развитием тезы; поезд – представитель цивилизации, обеспечивающей им счастье, соединяющей их с остальным людским миром. Новый персонаж – начальник полустанка не как персонаж, а как деталь, конкретизирующая обстановку, делающая ее жизненной.

8. Теза высказана. Хорошо нам живется, что даже не верится, т.е. мы вполне счастливы. И это счастье создано обществом людей и, конечно, и их собственными руками (персонажей).

Характерно вполне для этого пошлого обывателя Саши – "зевнул”. Созерцательная деятельность, умозрительная, даже такая ничтожная, как осознание красоты жизни и своего счастья, для него вещь утомительная, тяжелая, вызывающая зевоту.

9. Деталь – развитие пейзажа и поворот тезы. Представитель отдаленной (условной) цивилизации – поезд, связующее звено с людьми, источник благ (он может привести балык и сардины), вблизи для них оказывается темным страшилищем (представитель техники, чудо творения – для них, робких и жалких, конечно, страшилище, представитель той же стихии мысли, дерзаний, творчества, мира сильных людей).

Но страшилище вместе с тем означает и перемену, поворот в тезе.

10. Страшилище принесло событие, вмешательство в гармоничный, счастливый мир супругов.

11. Цивилизация, общество, люди, непосредственно вторгающиеся в мир героев, однако не упрочают их счастье, а наоборот, грозят его разрушить. Условный мир ненужных, неискренних отношений, стеснительных нравов, этикета (родственные отношения) – явление людей самих по себе ненужных – неприятное, досадное событие.

Отсюда:
выскочили, повисли, тощий, навьюченный гимназист и т.п., т.е. все конкретно-чувственные образы имеют эмоционально выраженную окраску, характеристику отношения субъекта к объекту; причем, субъективно отношение героев к тому, что для них является объектом, и также субъективно отношение лирического героя к объекту всего целого.

12. Углубление, усиление контраста повернутой тезы. Родственники решили «осчастливить» молодоженов своим пребыванием, да еще на три дня! Опять-таки социальная характеристика мира, среды героев.

13. А в действительности не радость несет это явление родственников, а настоящее стихийное бедствие, нарушение их тихого счастья; создание искусственных натянутых отношений (потому что нет сердечности, а только условность), неудобство и беспокойство, удар по основам экономики, с таким трудом удерживаемой в равновесии (цыпленок, сардины – результат, можно сказать, проявления их житейского гения в борьбе за существование), на чем покоится, чем скрепляется их блаженное счастье, – всё это разлетается как под ударами бедствия – саранчи, засухи, пожара, града…

Опять экономичность средств: цыпленок и балык не просто конкретизирующие детали, они несут на себе всю полноценную значимость эстетического образа, они собой характеризуют и социальный мир героев, и являются узлом конфликта, элементом трагизма. Они символ их «жвачного» счастья, разрушаемого налетевшим ураганом такого же пошлого, праздного, бесчувственного, скучного мира с солитерами и сословностью, глупостью, т.е. еще более ничтожного, чем их блаженное земное благополучие – счастье.

14. И вот, людское счастье – это только жалкий самообман, оно недолговечно и непрочно: нарушена «земная» основа, «чревное благо», и счастья нет, нет любви, а только острая ненависть (ненависть, злоба, сердитое, отчаянное лицо). Ибо бедствие это катастрофично для их счастья. И счастье их мелочно до крайности, и мир их узок, мелочен, пошл – однако и такое счастье непрочно; настолько социальное зло мира велико, что оно даже ничтожно-малому счастью не дает существовать.

16. И снова луна, не случайно перед этим дважды повторенная, появляется в третий раз, опять же контрастом, но контрастом согласно повернутой тезе: вечным величием, красотой, нерушимым покоем – тщетному, кратковременному блаженству.

И луна уже не хмурится и злится из-под обрывков, а торжественно выплывает с улыбкой, радуясь своему покою, одиночеству, нерушимому величию, неизменности, вечности нелюдской гармонии.

15 и 16. И этот условный социальный мир с навязанными, вынужденными, неестественными отношениями настолько безусловен и гибелен, что приводит героев в отчаяние, к осознанию своей беспомощности, бесполезности, тщеты надежд, обреченности року; он не вызывает у них не то что намека на борьбу, даже малейшего протеста, желания преступить, нарушить этикет – это дерзновение было бы для них новым, еще худшим бедствием, которое принесло бы не просто нарушение, омрачение их счастья, а наверное, совсем для них гибельную катастрофу; поэтому безнадежное, покоряющееся, сквозь внутреннее ожесточение:

Милости просим, дорогие гости!
Теза выявлена полностью. Счастье блаженных, вечно и легко нарушаемое, – вот удел малого мира: минута блаженства и безропотность при ее нарушении.

Этот малый, жалкий мир вызывает сожалительную насмешку, иронию, осуждение лирического героя.

Опять-таки система образов, единство этой системы.

Видны новые элементы, относящиеся к конструктивной части композиции: действующие лица, диалог, сюжетное развитие. (Композиция обрамлена в форме последовательного повествования, развертывания действия).

 

7. ЛОКАЛЬНОСТЬ

БОРИС ПАСТЕРНАК «СЕСТРА МОЯ ЖИЗНЬ»

Д Е В О Ч К А

Из сада, с качелей, с бухты-барахты
Вбегает ветка в трюмо.
Огромная! Близкая! С каплей смарагда
На кончике кисти прямой.

Сад застлан, пропал за ее беспорядком,
За бьющей в лицо кутерьмой.
Родная! Громадная! С сад! А характером
Сестра! Второе трюмо! *

На первый взгляд это стихотворение дикое, непонятная тарабарщина с бегающей веткой, неуловимой сетью ассоциаций, плохо рифмованная…

*)--------------------------

Отсутствует последняя строфа стихотворения:

Но вот эту ветку вносят в рюмке/ И ставят в раме трюмо. / Кто это,гадает, глаза мне рюмит / Тюремной людской дремой - я ее не помнил

--------------------------

Но особенность поэзии Пастернака – в исключительной сложности и разветвленности ассоциаций, многочисленности планов… поэзия, выходящая за пределы трех измерений.

Попробуем разобраться.

Из сада… врывается ветка в трюмо…

См. заглавие – «Девочка», расшифровывающее нам эту загадочную ветку.
Пастернак – поэт величайшей экономии.
Дача. Комната. Очевидно, веранда, обращенная к саду.
Рабочий стол поэта. Он сидит, пишет, задумался…
В трюмо на столе в раскрытые двери отражается распустившийся, шумящий зелеными ветвями сад.

В глубине его на качелях – девочка – дочь или племянница – близкая (родная!).
Поэт в созерцании, поглощен своими думами, погружен в свой мир, может быть, нереальный, фантастический…

Образы всего творчества Пастернака – ирреальный мир, мир рафинированной книжной культуры. Гамлет и Лир, Офелия и Дездемона…

Об этом нельзя забывать при разборе творчества Пастернака, которое все исключительно отличается цикличностью.

Девочке надоело на качелях, так, с бухты-барахты… – для поэта -созерцателя это случайно, немотивированно – соскочила, сорвала зеленую ветку, еще сочную от росы, и, держа ее в вытянутой руке, побежала в дом.

Она с веткой уже на первом плане, ветка в трюмо крупным планом.

Движение в трюмо – неожиданное появление в спокойном, ирреальном мире поэта какого-то зеленого чудища – ветки – нарушает созерцательное настроение поэта – реальный мир зеленой веткой ворвался в мир, созданный поэтовым воображением.

Огромная! – ветка крупным планом: девочка на крыльце в дверях.

Оптическая иллюзия – она огромна по сравнению с задним планом сада, удаленным перспективой. Но она огромная и потому, что нарушила необъятный мир поэта.

Ласковая – это, конечно, девочка, потому что «ветка» – это тоже девочка – девочка вносит эту ветку в мир поэта, это ее воля. Любимица, родная, может быть, ей захотелось приласкаться к поэту – вот и соскочила с качелей.

С каплей смарагда на кончике кисти прямой – девочка вся в стремительном движении вперед, потому и рука вытянута: кисть прямая, а на конце этой кисти – зеленая ветка – со всей свежестью, еще сохраняющей живые соки, со следами росы (капля – вода; капля – пучок, сгусток зелени).

Смарагд – драгоценный камень зеленого цвета.

Капля зелени – жизни – драгоценна, как сама реальная жизнь в фантасмагорическом мире поэта: «Сестра моя жизнь».

Сад застлан. Пропал за ее беспорядком.

Она в дверях – всё это лишь отражение в трюмо – крупным планом - и заслонила собой весь сад… качалась на качелях, растрепалась, волосы в беспорядке… да где ж девочке, жизнерадостной, бегающей в избытке физических сил, особенно следить за своим туалетом и видом… да и беспорядок в ней самой – так с бухты-барахты захотелось вскочить и вбежать в дом, нарушить дерзостной волей стройный, гармоничный мир поэта.

Потому и сад застлан, пропал, что он конкретный, живой мир, отраженный в трюмо, и ирреальный спокойный мир внезапно нарушен каким-то смятением, сразу уничтожающим иллюзию связи двух ирреальных миров: мир поэта и сад-жизнь, и этот второй оказывается вполне реальным, живым, беспокойным миром.

За бьющей в лицо кутерьмой.

Развитие предыдущего – застлан, пропал: ветка, прическа, девочка – всё это влетело стремительным вихрем, внесло кутерьму, от которой никуда не деться, трюмо прямо перед глазами.

Реальная жизнь в лице любимой, близкой девочки, не ведающей сомнений в своих правах, настойчиво возвращает поэта в живой мир, к жизни – сестре его все-таки…

Родная! Громадная! С сад!
Родная – ласковая девочка – жизнь, любимица, близкая – но она же и жизнь, тоже родная.

И опять громадная – огромная – крупным планом – но громадная и жизнь.

Ведь она, девочка, из реального мира, за ней громадный, необъятный мир – жизнь, деятельная, стремительная, в противовес созерцательному миру поэта.

С сад! – величиной с сад, ибо собой заслонила весь сад, но «с сад» – это значит и с жизнь.

А характером… конечно, не ветка, а девочка, с ее хаосом, кутерьмой, бухты-барахты, своевольная, жизненосительная, родная, ласковая.

Сестра! Второе трюмо.

Без обращения к названию всей книги «Сестра моя – жизнь» расшифровывать этот образ было б невозможно.

Сестра, конечно, не ему родная сестра, это слишком просто и бедно, а она – жизнь, со всем хаосом, беспорядком, но с каплей смарагда, а жизнь – сестра его.

Пастернак - поэт книжной культуры, мира, созданного искусством; его среда – философия, живопись, музыка, поэзия; но всё же жизнь, живая, реальная, конечно, не ее суета, мелочность, дрязги, тщеславие… а могучая, полная сил, природы, красоты – для него - сестра.

Один мир, одна жизнь – духовная, созданная культурой, в которой он воспитан, которой он создан, – другая, не менее значимая и ценная, с которой он мало соприкасается, и поэтому ей он может только завидовать, и эта жизнь, может быть, ему дороже.

(Ср. Маяковский «Мельчайшая пылинка живого ценнее всего, что я сделаю и сделал»).

Второе трюмо – наиболее неясный образ.

Живая жизнь отражена в трюмо – сад, девочка с веткой тоже врывается в трюмо…

Трюмо, следовательно, связующее, посредник между поэтом и миром.

А девочка, может быть, единственное дорогое в этом мире, что он согласен признавать, не предавая никаким сомнениям, т.е. посредник между ним и живой жизнью, в которой он не хочет до конца разочаровываться.

Как трюмо связывает его кабинет-веранду, наполненный делами рук человеческих, с садом – произведением природы, так девочка (сестра моя – жизнь), драгоценная сердцу, связывает его разочарованный, скептический ум

Всё я ли один на свете,
Готовый навзрыд при случае…
(«Плачущий сад…», того же цикла «Сестры…»)
- с людским обществом.

1-й план стихотворения – вещный: кабинет, трюмо, сад, качели, ветка, девочка. И вещные образы вполне реальные.

2-й план – абстрактный, созерцательный мир: девочка-жизнь – из сада жизни несущая кутерьму и т.п.

Принцип экономии – восемь строчек стихотворения раскрывают, что может быть рассказано на многих страницах.

Название книги «Сестра моя – жизнь», и поэт не считает нужным повторять его в стихотворении, а без него оно не поддается расшифровке до конца;

Название стихотворения «Девочка» тоже не повторено, однако название – не только символ, значок стихотворения для его отыскания, а компонент образа.

Двуплановость образа. Точность, локальность метафор служат принципу экономии.

Колыма, Коцуган
1950-51 гг.


Категория: Творчество | Добавил: makcum (01.08.2013)
Просмотров: 1436 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
avatar
[ Форма входа ]

[ Категории раздела ]
Мои статьи [3]
Статьи об Иване Ефремове [81]
Философия Ефремова [71]
Эрих Фромм [1]
Ноосфера [11]
Свобода [15]
Красота [3]
Наука [22]
Творчество [15]

[ Поиск ]

[ Важное ]
  • Статьи Максима Михайлова:
  • Разное:

  • [ Литературные последователи Ивана Ефремова ]
  • Трилогия Максима Михайлова «Время и пространство»: Трилогия Максима Михайлова «Время и пространство»
  • Повесть «Парус» на немецком языке («Der letzte Flug der Parus», перевод - Герд-Михаэль Розе)
  • Der letzte Flug der Parus

  • Повесть Андрея Яковлева «Дальняя связь»
  • Повесть Андрея Яковлева «Дальняя связь»

  • Произведения Андрея Константинова:

  • [ Друзья сайта ]
  • Нооген Нооген
  • TES
  • TES
  • Страна шахмат - шахматы он-лайн
  • Шахматы онлайн на любой 
 вкус! Crazy-Chess.ru

    [ Статистика ]

    Онлайн всего: 1
    Гостей: 1
    Пользователей: 0

    Copyright Свобода внутри нас © 2024